— Он пока не оправился после унижения, нанесенного его священному корпусу орками на Калидаре. Он чувствует вину за то, что те принуждали его делать. Его логические центры травмированы. Для очищения потребуется время.

— Танк травмирован? — изумленно спросил Банник.

— Что тебя удивляет? — сказал Брасслок. — Сам видел силу духов этих машин. Ты носишь машину опус подле своей аквилы. Разве в тебе нет веры?

— Прошу прощения, — произнес Банник. — В чудеса сложно поверить, даже если они у тебя перед глазами.

— Вина, ярость, злость, стыд, радость — машины испытывают эти и все прочие чувства, ибо их души рождены из потрескивающих энергий крутящего момента, как и твоя.

— А вы не могли бы поболтать с ним с глазу на глаз? — попросил Мегген.

— Все не так просто. Стыд, что чувствует «Люкс Император», по-настоящему изгнать можно лишь в сражении. Это — машина войны. Только используя его положенным образом, машинный дух сможет вернуть равновесие. Вот почему он ведет себя так непредсказуемо.

— Значит, пока его не отпустит, он будет и дальше отказываться стрелять и убивать свой экипаж, демонстративно ломаясь посреди боя? — поинтересовался Мегген.

Банник поднял руку, чтобы заткнуть наводчика:

— Довольно, Мегген! Старстан, нужно возвратить «Люкс Императора» в строй. Желтая Стража Магора — не дилетанты, и они защищают столицу. Что нужно сделать, магос?

— Мы можем провести положенные ритуалы, но есть лишь одно проверенное средство. То, о котором я уже говорил, — произнес Старстан. — «Люкс Император» должен вернуть себе уверенность в битве, иначе он никогда не сможет нормально функционировать снова.

— Я сообщу Ханнику. Его это не обрадует, но могло быть хуже, — сказал Банник.

Его вокс-устройство пикнуло.

— Сэр, это Эппералиант. У меня здесь человек из Шестнадцатой роты Четыреста семьдесят седьмого полка. Говорит, у него запрос от полковника Эделя Ло Достигерна.

— Передай Ханнику, — ответил Банник.

— Ханник сказал мне передать вам. Им требуются сверхтяжелые. А в строю остался только наш.

— Хорошо, уже возвращаюсь. Банник, конец связи. Мегген, пошли, — сказал он своему наводчику. — Мы уходим.

— Долг зовет, — сказал Мегген черепу Брасслока.

Старстан что-то пропел на бинарике.

— Мой достопочтенный фратер желает знать, сможете ли вы выделить техноаспиранта Колиоса для умиротворения духа «Люкс Императора».

— Нет, — ответил Банник, поднимаясь по лесенке. — Мы отправляемся в бой. Он будет нужен мне самому.

К тому времени как экипаж «Чести Кортейна» выехал на помощь к 477-му, зарядил дождь.

Окруженная деревьями дорога, по которой они двигались, была недостаточно широкой, чтобы вместить массивный корпус титана, поэтому Банник приказал ехать соседствующими полями. Однако, даже будь на дороге место, им все равно вряд ли удалось бы по ней пройти, так как она была запружена солдатами, направлявшимися в обе стороны. «Саламандра», которой велели подобрать и доставить их к месту, последовала примеру «Чести Кортейна», съехав с пути через ров в поле. Банник стоял в командирской башенке, огромная высота танка позволяла ему видеть далеко за пределами равнинной местности и ее многочисленные агриколы. По всей видимости, сельское хозяйство на Гератомро находилось на более низком технологическом уровне, чем промышленность в городах, люди и скот выполняли тут работу, которой в остальных местах занимались машины. Бескрайние поля располагались в виде сегментов круга, расходящихся от центрального фермерского участка, где находились главные здания агриколума. Невзирая на холодный климат, на Гератомро росло широкое разнообразие посевных культур, включая фрукты, овощи различных видов и злаки. «Гибельный клинок» без разбору давил их гусеницами, перемалывая еду, которая смогла бы прокормить сотни людей, в мерзлую кашу, впитывавшуюся в грязь. Прикосновение войны ощущалось повсюду. Горы павшего рабочего скота лежали среди красных озер рядом со своими хозяевами. Не один фермерский комплекс подвергся разграблению, стены над окнами и дверьми покрылись копотью. Чем дальше они ехали, тем больше шрамов усеивало землю, пока они не достигли полей, урожай на которых был вовсе сожжен, а от зданий остались остовы посреди распаханных воронками полей.

Продвижение было медленным. «Гибельный клинок» никогда не был самой быстрой из машин, его предельная скорость в двадцать миль в час упала до мучительных пятнадцати по бездорожью. Когда хляби небесные разверзлись, грязь уже поджидала, еще сильнее затруднив вождение.

Банник продолжал стоять наверху, несмотря на ливень. Неизвестные капризы местных метеоусловий создавали редкие, но необычайно крупные капли дождя, мощными всплесками разбивавшиеся о броню танка. Фуражка и поднятый воротник помогали ему остаться сухим, а тепло внутри танка грело ноги. Экипаж будет рад чистому, свежему воздуху, который нес с собою дождь.

Ситуация на дороге ухудшалась. Многие возвращались с передовой, ходячие раненые и санитарные машины прокладывали путь сквозь поток к Очагу Магора. «Гибельный клинок» с рокотом проехал мимо давки на перекрестке, где с «Химеры» сорвало гусеницу, преградив всем дальнейший путь. Банник наблюдал, как люди в дождевиках орут друг на друга, требуя подогнать эвакуационные машины для расчистки дороги. Саму перебранку он мог себе лишь представлять, так как слова терялись в гудении реактора «Гибельного клинка» и барабанной дроби дождя.

Прошло пять часов. Командир «Саламандры» провоксировал Баннику о том, что они подъезжают к передовому штабу, и резко свернул к огромному центру агриколума.

— Сорок пять градусов влево! — приказал Банник.

Шоам перевел левую гусеницу на реверсный ход, и «Честь Кортейна» развернулся в сторону цели.

Они прокатились через дальнюю ограду на болотистом загоне. «Гибельный клинок» не мог проехать через скромный комплекс каменных и гофрированных пластальных зданий, не рискуя развалить их. Банник вызвал «Саламандру» ближе, чтобы заскочить в нее и избежать трясины под гусеницами танка. В грязи в равной степени смешались солома и навоз.

Возможно, когда-то агриколум имел название, которое что-то для кого-то означало, но для захватчиков он был не более чем крестиком на карте, и они заняли его так, будто никакой важностью он не обладал, безжалостно изменив под собственные потребности. Фермер и его семья лежали у стены своего дома, слово «предатели» было небрежно написано над ними их же кровью.

— Что тут случилось? — спросил Банник.

— Они начали стрелять, когда мы сказали, что реквизируем агриколум, — поведал ему командир «Саламандры». — Мы потеряли четверых. — Он взглянул на Банника обвиняющим взглядом. Его глаза были пустыми от усталости. — Что, не одобряешь? Не все эти басдаковы местные рады нас видеть. Погибшие люди были моими друзьями.

Банник отвернулся. Там было семь тел. Из них пять — детские.

Разведывательный танк резко затормозил.

— Капитан в той стороне, — сообщил сержант.

Они спрыгнули во двор, пропитавшийся запахами животных испражнений. Передовой штаб расположился в огромном полуцилиндрическом амбаре без передней стены. Банник прошел за сержантом в большое помещение, освещенное портативными люмен-деревьями, где вокс-операторы работали за импровизированными столами, заваленными картами. Единственный лоботомизированный тактикус-савант выкрикивал уставшим бойцам перлы воинской мысли. В центре шипел то и дело сбоящий картографический стол. Пол был покрыт густым слоем грязи и разил скотом.

Сержант отдал честь человеку с непокрытой головой, склонившемуся над картой.

— Капитан, вот танкист, — сказал он и ушел.

Офицер оторвал взгляд от стола, явив изрытое шрамами лицо, которому не хватало части верхней губы, в следствии чего зубы обнажились в вечном оскале.

— Капитан Любин Ло Сантеллиген, Четыреста семьдесят седьмой Парагонский пехотный полк, Шестнадцатая рота, — представился он.